МЕЖДУНАРОДНЫЙ ЖУРНАЛ ИССЛЕДОВАНИЙ КУЛЬТУРЫ

В виду углубления интереса к связи языка и культуры в теории культуры складываются новые типологические построения. К принципиально новым когнитивным установкам следует отнести типологическую классификацию культуры по основанию: симпрактичность/асимпрактичность. Эта классификация приводит к интересному и важному обновлению наших представлений об исторических особенностях культуры, складывающихся в ту или иную эпоху. Типологизация культуры на основе понятий симпрактичность/асимпрактичность была предложена В. Н. Романовым. Принимая концептуализированный В. Н. Романовым критерий симпрактичности/асимпрактичности исторические образования культуры мы разбиваем на три типа: (1) симпрактический тип культуры, (2) тип переходный к асимпрактичности, (3) завершенный асимпрактический тип культуры[1].

Выявляя типологическую определённость традиционной культуры и мышления, В. Н. Романов пишет: в традиционном обществе «производственная практика не требует вербализованного или объективированного каким-то иным способом… плана деятельности в качестве необходимой своей предпосылки. Выделение речи в качестве самостоятельной системы кодов, эмансипации слова от практики не происходит…»[2]. Такая культура может быть названа симпрактической. В такой культуре речь не в полной мере выполняет потенциально её присущую функцию контроля над предметной деятельностью. При этом В. Н. Романов опирается на свидетельства Ф. Барта и ряда других этнографов. По Ф. Барту в доклановом, первобытном обществе охотничья экспедиция, собирание материала для постройки дома не предполагает предварительной сходки, на которой заранее вырабатывался бы некий вербализованный план будущих совместных действий.[3] На этой исторической ступени технические приёмы и умения человека однозначно связаны с психологическими полями ситуационной деятельности, не выходящей за рамки того, что происходит «здесь и теперь». Само мышление носителей этой культуры носит наглядно-действенный характер. Мышление, замкнутое на сиюминутную ситуацию, не допускает никаких альтернатив.[4]

Опираясь на свидетельства специалистов-этнографов, В. Н. Романов приходит к выводу: первобытная и традиционная культура входят в разряд симпрактических культур.[5] В симпрактической культуре прошлый опыт передаётся не в виде вербально артикулированных норм и принципов поведения, а виде некоторой последовательности моторно-топологических действий, включающих субъекта (агенса), норму, мотив в виде единого нерасчленяемого комплекса. В симпрактической форме действия передача информации непосредственно совпадает с актом её порождения. Решение выдвигаемых традиционной культурой поведенческих и познавательных задач постоянно носит такой характер, что человек оказывается полностью погруженным в деятельность и ничто в ней самой не облегчает ему выход за пределы своего эмпирического Я, не приводит к рождению рефлексивной позиции у автора действия. Не выработанность навыков рефлексии для осознания поведения представляется В. Н. Романову чрезвычайно важной особенностью, так как она «позволяет значительно расширить понимание традиционного общества, связав необходимым образом основополагающие особенности его культуры, а именно симпрактичность последней, с особенностями традиционного сознания»[6].

Вместе с тем, в глобально-эволюционном плане конкретная историческая перспектива характеризуется общим вектором развития: «от культур “симпрактических” к “теоретическим”»[7].

В. Н. Романов специально анализирует этот переход на уровень асимпрактичности на материале санскритских текстов ведийских ариев.

В работе 1991 года В. Н. Романов подчёркивает, что в историческом развитии культуры и мышления «современный, “теоретический” тип прямо связан с формированием качественно новых асимпрактических видов деятельности»[8].

Именно асимпрактический тип культуры свидетельствует о преодолении разрыва между способностью к адекватному действию и способностью к адекватной речевой артикуляции действия.

В ведийской обществе потребность в фиксации нормативных текстов приводила к формированию той или иной системы письменности, а рефлексия по поводу нормативной стороны ритуала требовала выхода сознания на асимпрактический уровень. Одним из центральных ритуалов в ведийском общежитии был ритуал жертвоприношения — яджны, но слова мантры требовали осознания идеального плана контакта и коммуникации с богом. В таком руководстве по ритуалистики как праджапати находим такие рекомендации жертвователю: пусть скажет: «поистине я желаю дождя» и ещё пусть скажет адхварью так: «представь в уме восточный ветер и молнию!»; агнидхре так: «представь в уме тучи!»; хотару — так: «представь в уме гром и дождь!»; брахману — так: «представь в уме всё это!». Когда жрецы занимаются яджной, ведая ею, дождь и в самом деле идёт. Значит в это культуре знание, видение события в уме, опережает само наступление события. Чёткое разграничение того, что совершается в уме и того, что совершается на самом деле, означало переход к асимпрактическому типу сознания и к асимпрактическому типу культуры.

Далее В. Н. Романов подчёркивает, что движущей силой распространения асимпрактических видов деятельности становится государство и гражданское общество.

Государство навязывает обществу идеологические способы поведения, а обособляясь и развиваясь по своим собственным автономным законам идеология превращалась в составе культуры в мощный системообразующий фактор. В парадигме гражданского общества жизнь стала протекать подчиняясь внеситуационной, асимпрактической текстовой деятельности: по норме писанных законов отслеживаемых государством.

С появлением науки осознание практики потребовало рефлексии второго порядка: рефлексии над методом оперированием самим словом.

В описании восхождения культуры к логосу В. Н. Романов опирается на труд Г. Ллойда.[9]

В асимпрактической культуре на первый план выходит новый принцип организации опыта: вся деятельность человека от приготовления пищи до изготовления предметов искусства, от досуга и до ведения войны — подвергается регулированию и сведению к заданным текстами правилам.