МЕЖДУНАРОДНЫЙ ЖУРНАЛ ИССЛЕДОВАНИЙ КУЛЬТУРЫ

Сакральная семиосфера северного города: монография/Д.Л.Попова; М-во образования и науки Российской Федер, Сев. (Аркт.) федер. ун-т им. М.В.Ломоносова, Научно-образ. центр «Этнокультурология и гуманит. география Арктики», Центр сравнительного религиоведения и этносемиотики. Архангельск, 2015.  288 с.

Освоение Севера и Арктики представителями двух ветвей христианской цивилизации имеет многовековую историю, но в условиях технологического прорыва XX века оно стало предельно утилитарным, породив как в нашей стране, так и за рубежом вахтовый метод работы с неукоренённым человеком-потребителем, для которого Север стал только временным местом заработка. Возникшая в результате его деятельности экологическая проблема заставила задуматься, а каким он должен быть, чтобы укорениться в хрупкой среде Арктики и сохранить её как общепланетарный Дом? Для ответа на этот вопрос необходимо обобщить социокультурный опыт, как коренных народов Севера, так и русских поморов, сумевших создать свой особый природосообразный уклад жизни в чрезвычайных природно-климатических условиях. Интерес к нему возник ещё в XVI в. и своеобразным обобщением собранных путешественниками и учёными материалов стало издание в 1884 г. первого тома «Живописная Россия» под редакцией Семёнова-Тянь-Шанского. Дальнейшее изучение Севера и Арктики в XX в. имело преимущественно научно-хозяйственные цели, вопросы же культуры оставались делом любителей-краеведов и специалистов. Их усилиями был собран и систематизирован обширный естественнонаучный и историко-культурологический материал, вошедший в серию издающихся ныне томов Поморской энциклопедии. Одновременно ряд архангельских исследователей приступили к философскому осмыслению Русского Севера как своеобразного целостного социокультурного пограничья: Н.М. Теребихин,  В.Н. Матонин   и др. Среди них Людмила Дмитриевна Попова, доктор культурологи, профессор Северного (Арктического) федерального университета им. М.В. Ломоносова, является ведущим специалистов по истории и культуре северных городов: «Архангельск. Очерк истории строительства (конец XVI – начало XX в.» (1994),«Зодчество Архангельска: художественный образ, стиль, традиция» (2010). Рецензируемая монография  стала своеобразным итогом её многолетнего творчества, в которой осмыслены ранее изученные ею научные данные. В контексте философско-культурологической проблематики наибольший интерес представляют две первые главы: «Город как способ и форма организации пространственно-временного бытия» и «Диалектика сакрального и профанного в культурном генезисе Архангельска», посвящённые методологическим вопросам и осмыслению ведущих северных городов как своеобразных социокультурных феноменов. Для осуществления комплексного историко-культурного изучения города ею были привлечены обширные архивные и современные историко-географические и исторические источники, а также научные исследования по истории, градостроению, социально-экономической жизни, культурным традициям, архитектурным памятникам, семиотике и  произведения северных писателей (529).

В первом параграфе обосновывается предмет исследования –  «сакральные основания города…священное во всей его полноте…(будь то – Г.К.) место, событие, отношение, идея, вещь и т.п.» (14, 16), поскольку, согласно автору, именно оно обуславливает становление и развитие северных городов, в которых «в наиболее чистом, неискажённом виде сохраняются сакральные архетипы русской культуры» (с. 14). Анализ широкого круга концепций позволил исследователю не только выявить их методологические возможности и границы применения, но и на основе «системного и целостного подходов», органично соединить историко-антропологический, историко-культурологический, социокультурный, урбанистический, социологический и информационный подходы, чтобы  «постичь городскую культуру в разных модусах её проявления» (с. 20). Отмечая отсутствие формализованного понятия «сакральное», а также концепций и методик  по его применению в научных целях, автор берёт сакральное в «рамках категории «духовность... в  её значимых уровнях: мифологическом, религиозном, художественном, а также философском» (с.16).

Во втором параграфе «Города как общекультурная ценность» выбраны  ключевые теоретические параметры их осмысления: способ и форма организации пространственно-временного бытия, включающая центральную крепостную часть – детинец, а также городской посад и слободы; типы градостроительной застройки – живописные и регулярные; исторические периоды развития. Анализ исторической практики  градостроения позволил автору прийти к выводу, что способ организации древних, античных и средневековых городов христианской Европы был изначально основан на идейно-символической программе, которая обуславливала их «историческое религиозно-художественное единство» (с. 59). Выявляя наличие той же традиции в русском способе градостроения, в том числе, и на Европейском Севере, автор отмечает, что «русский средневековый город развивался практически тем же путём,  и по тем же законам, вписываясь в европейскую модель» (с. 57). Но при этом подчёркивается ведущая роль духовной основы в организации и жизни  русских городов, выраженная в стремлении осуществить сакральный идеал «Града Небесного». По типу застройки северные города основывались как живописные, и, по мнению автора, эта их особенность оставалась ведущей при переходе к регулярной застройке.  Что касается периодизации развития городов, то она дана в контексте российской истории: древнерусский, московский средневековый,  период Просвещения и Нового времени.  В этой части мы бы уточнили два момента. Во-первых, поскольку каждый город есть саморазвивающаяся система, то это предполагает собственную периодизацию его развития, начинающуюся со дня «рождения», и здесь встаёт вопрос об её соотношении с периодами развития всей страны. Во-вторых, если в способе и форме русского градостроительства просматриваются мировые традиции, то вряд ли русские города  «вписывались» в европейскую модель, скорее те и другие следовали  одним древним канонам, по-своему выражая их в своём облике.

В третьем параграфе анализируется история строительства  и семантика северных городов, крепостей и острогов, составивших линию обороны Беломорья к XVI веку.  Автор отмечает природосообразный выбор «горного» места, в котором,  согласно мифологии, сосредоточена сакральная энергия, первоначальность постройки церкви, повсеместное почитание Николая-чудотворца, единый план строительства по образу  «небесного Иерусалима», с соответствующей ему семантикой храмовой архитектуры. Показана историческая смена ведущей функции северных городов: от экономической – в Киевской Руси к оборонительной – в Московском государстве. В результате на конкретных примерах автору удалось доказать приоритет сакрального в развитии поморских городов, благодаря чему они стали «не только памятниками материальной культуры..,но и духовными, оставившими образец своей «космической философии» (с. 72).

В четвёртом параграфе исследуется образно-символический и  идеационный фонд «столицы Севера». Базовый религиозно-мифологический концепт – «священный остров» круг, образ земли обетованной, отражён, по мнению автора, не только в градостроении, но и в круговой форме социальной организации крестьянского мира с его земским самоуправлением. Именно в нём он видит идеал социального порядка, вечности, соборности, позволяющий через «синергическое действие  строить свою земную жизнь в гармонии с вселенной» (с.76), преображая её в свой космос. Процесс реализации идеала рассмотрен на примере двух ведущих городов Беломорья. В исторически первом – Холмогорах (XII в.), сакральное отражено ещё в раннем их шведском названии  «Кольмгардия». Позднее сакральными центрами стали христианские храмы на островных холмах и  храм Преображения в самих Холмогорах, благодаря которому «природа с архитектурой слились воедино, и в этом неразделённом единстве  пребывает земное (видимое) и духовное (невидимое)» (с. 76). Выстроенные  вокруг него другие церкви превратили сакральный центр  в своеобразный храм под открытым небом. Несмотря на островной характер местоположения Холмогор, автор подчёркивает его открытость как «элемент нового историко-культурного единства «город» – сельская территория» (с.76).

При осмыслении истории становления Архангельска по трём обозначенным во втором параграфе параметрам раскрыта историческая преемственность между двумя поморскими центрами. Выбор «горного» мыса Пур-Наволок, уже освящённого Михайло-Архангельским монастырём, который остался небесным покровителем города, несмотря на смену кафедральных соборов: Спасо-Преображенским и Свято-Троицким. Сохранение «живописного» начала при регулярности градостроения; разделение функции с Холмогорами, оставшимися духовным центром Поморья; заимствование европейского опыта при сохранении древнерусских новгородских и средневековых московских традиций, – всё это, по мысли автора, создало в нём особую социоультурную  среду. В итоге  Архангельск характеризуется как «идеальный», город, развивавшийся «в уникальном целостном бытии…(как – Г.К.) сложная саморазвивающаяся система, взаимосвязанная…с сакральным объектом, со средой, в которой они сложились и функционировали» (с. 86). Правда, трудно согласиться с авторским выводом, что пограничность Архангельска сделала его «маргинальным… эгоцентричным и эсхатологичным» (с. 82).  Маргинальность и пограничность отражают разные явления: первое – это временное переходное неустойчивое состояние человека между социальными слоями. Если оно затягивается, то человек становится социально безопорным, несамодостаточным, своеобразным изгоем, а в перспективе – разрушителем общества. Пограничность же – это грань двух миров, устоять на которой может только глубоко укорененный человек. Позволим себе не согласиться и с выводом об «эгоцентричности» Архангельска, ссылаясь на самого автора, указывающего на  сохранение в нём сельского уклада и атмосферы, а также  на путешественников и северных писателей,  оставивших свои впечатления о городе.

Установив особенности градостроения на Севере,  автор переходит в четвёртом параграфе к сравнительному анализу  Архангельска и Петербурга в мифогеографической перспективе. Эта тема не раз освещалась в научной литературе, однако  в данной  работе, на наш взгляд, выявлен ряд новых моментов. К общим чертам отнесён  выбор места по устьям рек в морском пограничье; государственная воля царей-основателей; регулярность застройки Новодвинской крепости с храмом апостолов Петра и Павла, ставшей прообразом Петропавловской крепости Петербурга; одинаковые функции защиты, торговли и морского судостроения; многонациональный и многосословный состав населения. Однако Петербург отличает отсутствие ландшафтной «горы», мы бы добавили, не просто её отсутствие, но господство топи, под которой начинается трясина, иначе говоря   изначальный неприродосообразный принцип градостроительства; политический статус столицы  в противовес провинциальному Архангельску, «столице Поморья»; отсутствие традиционной русской культуры как градоформирующей почвы города; насильственная европеизация населения, породившая в нём протестантский дух и превратившая его в таинственный, наполненный борьбой город-«парадиз». Говоря об особенностях Архангельска, автор развивает мысль Д.С. Лихачёва о нём как городе-хранителе и одновременно новаторе, уподобляя его М.В. Ломоносову. Мы бы добавили:  выросший на почве традиционной русской культуры, северный помор обогатил её европейским достижениями, к познанию которых его направляло не внешнее насилие, а внутреннее стремление к знаниям во благо Отечества. Живя большую часть времени в Европе и Петербурге, он остался во всех своих проявлениях русским самодостаточным человеком. На Севере же был сооружён по приказу Петра первый храм Андрея Первозванного, будущего небесного покровителя военно-морского флота России. Несомненным достоинством осуществлённого исследования является обращение автора к типологии человека как результату духовного развития двух городов. В Петербурге сформировались полуевропейская дворянская элита и её социально-антропологический полюс – «маленький человек», образ которого описали Н.В.Гоголь, Ф.М. Достоевский и другие русские писатели. В Архангельском же крае вырос противоположный ему укоренённый в родной почве северный помор, с его внутренним достоинством, стойкостью и мудростью, представленный в творчестве С.В. Максимова, Б.В. Шергина, С.Г. Писахова, Д.С. Лихачёва. Однако, озвучивая идею об отсутствии «маленького человека» на Русском Севере, автор не касается причин такого различия, хотя текст исследования подводит к  объяснению. Завершается сравнение двух морских портов России выводом: при внешнем сходстве двух городов они «всё-таки выражают разные культурные традиции, поскольку каждый из них развивался своим путём» (с. 102). К сказанному автором мы бы добавили, что тип помора наиболее близок к идеалу носителя русской  философии всеединства и космизма. Но,  если В.С. Соловьёв видел будущее России и Европы в синтезе католичества и православия, то северный помор, не утратив русской социокультурной почвы, сумел уже к XIX веку творчески соединить на её основе сакральное и профанное, море и сушу, прошлое и настоящее, русское и европейское, духовно преображая мир и себя. Напомним, что он создал даже своеобразный язык международного  общения на Севере.

В шестом, завершающем параграфе первой главы осмысливаются континуальные представления северных поморов на примере языка и архитектуры, «которая несёт в себе диалектическую пружину развития, программирующую развёртывание пространственно-временной структуры мира» (С.103). Автор подчёркивает пространственную доминанту в жизни и культуре Севера, порождаемую как храмами, так и светскими постройками. При этом исходной точкой пространственного отсчёта всегда оставался Город Архангельский, независимо от того, откуда начинался путь человека – от дальних промысловых арктических границ Поморья, или от его городских окраин. Эта особенность закрепилась в местном языке: «идти в Город» означало дорогу в центр, в Архангельск, что отразилось в измерении пространства временем пути до него или от него, а также в первоначальном названии будущих улиц дорогами. Выделив два этапа в пространственном развитии города: живописный с XVI по XVIII вв. и регулярный, автор подчёркивает органичность и законченность архангельского градостроительного комплекса как единства живописного и регулярного, синтеза культовых и гражданских построек, организующих  его пространственный облик, в котором со временем «происходил процесс сакрализации светских институтов» (с.114). Правда,  из текста неясно, изменилось ли в дальнейшем соотношение пространства и времени в мировосприятии помора, поэтому позволим себе дополнить: время воспринималось им как проявление вечности, отражённой в вертикали храмов и философском отношении к смерти. Например, по воспоминаниям Б.В. Шергина, умирая, старая поморка могла шутить:: «не хочу больше на Севере репу есть, поеду по яблоки в южные страны». Кроме того, только преобладание духовного начала с его направленностью к вечности (временной доминантой) позволило русскому человеку освоить столь огромные пространства Севера и Арктики, не затерявшись в них и не замкнувшись в себе. Таким образом, позволим заметить, что ему удалось создать гармоничный пространственно-временной континуум своего бытия.

Во второй главе, раскрывающей диалектику сакрального и профанного в развитии северного города, применение целостного и системного подходов помогает автору раскрыть их соотношение на примерах сублокальных доминант «столицы Поморья»: Архангельского монастыря, его подворий, храма, крепости, дома и кладбищ. Поскольку эта часть работы носит в большей степени прикладной характер, то мы отметим лишь несколько моментов. Во всех постройках автор выявляет единый сакрально-мирской модуль: прямоугольную форму, трёхчастную планировку со строго разделёнными функциями, отражающую единую космологическую модель мира, с некоторой оппозицией земного и небесного в жилых зданиях, а также наделение предметов сакральным смыслом. Несмотря на последующее заимствование европейских элементов, и храмы, и дома сохраняли традиции  русской избы. Их открытость миру подчёркивали ограды построек, ворота которых украшались иконами,  придававшими им статус сакральных границ внутреннего мира и освящавшими его, при этом, как считает автор,  «народные и православные традиции несколько различаются, но не противопоставляются» (с. 137). Подобная же взаимосвязь сакрального и земного отмечена им в устроении городских кладбищ – сакральных центров иного мира с их топографией и культовыми сооружениями, которые со временем образовали своеобразное полукольцо, охранительную линию Архангельска. Все священные и мирские постройки связывались городскими дорогами, при этом «сама дорога к святыням…уже была частью обета и несла на себе отпечаток сакральности..,а подворья монастыря… (становились – Г.К.) его символической манифестацией в геокультурном пространстве города» (с.158). В последней третьей главе монографии «Храмовая архитектура Архангельска в историко-культурологической перспективе (конец XVI – начало XX века)» диалектика сакрального и профанного осмысливается на примерах развития его храмов, что составляет уже предмет  искусствоведения, лежащий за пределами нашего обзора.

В заключении отметим ряд существенных методологических моментов монографии. На наш взгляд, главным достижением автора стал осуществлённый на практике синтез целостного и системного подходов, благодаря чему удалось показать его возможности в осмыслении многоплановых социокультурных феноменов. В результате работа приобрела цельный характер, став, в некоторой мере, образцом подобных исследований, сохраняя при этом не только академичность, но трепетное отношение самого автора к родному краю. Наряду с тем, в ней высветился ряд  нерешённых методологических вопросов культурологии. Во-первых, требуется   установить соотношение категории «целостность» в её внесистемном значении с категорией «система». Автор рассматривает их как рядоположенные, но в исследовании неоднократно подчёркивается системообразующая роль внесистемного сакрального. Мы бы предложили своё видение решения данного вопроса: целостность (трансцендентность) своим инобытием задаёт системный мир явлений как собственное зеркальное отражение, свой противоположный полюс, порождая в нём процесс постоянно возобновляемых структурных преобразований. Соответственно этому, категория «целостность» своим полюсом имеет категорию «целостная система», под которой понимается органическое единство достигшей расцвета саморазвивающейся эмпирической системы. Целостный подход предполагает единство всех вариантов системного подхода, соответствующих  различным сторонам одного исследуемого социокультурного феномена в его пространственно-временном историческом развёртывании. Степень их разработанности и границ применения обусловлены изучаемым предметом, а также целью и мировоззренческой установкой исследователя. К сказанному добавим: в методологию целостного подхода мы бы предложили ввести концепцию семейно-родовой целостности человека как создателя и носителя сакрального, а значит, и всей человеческой истории. Во-вторых, требуют уточнения понятия «тип» и «типологизация», которые в естествознании давно разведены: С.С. Розова «Классификационная проблема современной науки» (1986). В-третьих, остаётся  нерешённой теоретическая проблема периодизации исторического процесса, том числе отечественного, поскольку существующие её критерии весьма произвольны. Европоцентризм в этом вопросе оборачивается хронологическим парадоксом «Анны Ярославны»: замужество русской княжны, подобно «машине времени», моментально перебросило её из древней Руси в средневековую Францию.

Рецензируемая работа Л.Д. Поповой интересна не только своей методологией, но и возможностью продолжения исследования в избранном ею направлении, поскольку просматривается новый предмет изучения – типология городов, в частности, морских пограничных портов: Одессы, Севастополя, Владивостока и Калининграда. Смысл их изучения, по-нашему мнению, заключается в выявлении духовного потенциала русской культуры и способности её носителей в их многообразном проявлении осваивать многоликую природу на основе гармоничного взаимодействия с ней. Подобные исследования начинают проводиться в ряде  российских городов, в частности, в Красноярске. Предлагаемый проект потребует объединения различных специалистов и дальнейшей разработки методологии целостного подхода. В итоге может быть создана галерея портретов различных типов российских городов XX  – XXI веков, и на примере их опыта установление основополагающих природосообразных принципов и способов деятельности человека, следование которым необходимо для сохранения как природы, так и его самого в условиях складывающейся современной глобальной метацивилизации.

Кондратова Галина Александровна

профессор, доктор философских наук,

кафедра «Отечественная история» Высшей школы социально-гуманитарных наук  и международных коммуникаций Северного (Арктического) федерального университета им. М.В. Ломоносова, Россия, Архангельск

Nicv2006@yandex.ru

Аннотация – монография анализируется с точки зрения применения целостного и системного подходов при  осмыслении северного города  как образца градостроительства, в котором органично сочетаются традиции мировой и национальной культуры, выявления его особенностей на основе сравнения Архангельска и Петербурга.

Ключевые слова – северный русский город как социокультурный феномен: сакральное и профанное, время и пространство, тип города и человека.